Продолжение"
Приходил я на работу к 9 утра и уходил не раньше 11 ночи, чтобы только успеть на
станцию метро до его закрытия. В те годы нам, аспирантам, разрешалось работать в
лаборатории столько, сколько мы сами выдерживали. Обычно в 9 часов вечера
приходил дежурный электрик и предупреждал, что может обесточить всё здание. На
этот случай я всегда имел 100 миллилитров этилового спирта. Это вполне
устраивало электрика и он разрешал работать хоть до полуночи.
Разумеется, работа в полном одиночестве поздно ночью была против правил, но
обстоятельства и юношеский пыл заставляли идти на их нарушение.
К счастью, не было случая, когда эти нарушения привели бы к каким-либо
чрезвычайным ситуациям. Хотя мелкие происшествия все же были. По ходу
экспериментов я должен был в стальном баллоне готовить газовые смеси водорода с
примесями различных компонентов, как то: метан, монооксид углерода, кислород,
азот, метан и др. Эту смесь затем я передавливал в дозировочную ёмкость для
дальнейших опытов.
И вот в один из вечеров, когда я уже порядком устал и решил провести последний
на этот день опыт, на соединении вентиля с моим баллоном появилась течь. Я
решил ее устранить, плотнее завернув соединительную гайки на вентиле. Не знаю уж
почему, возможно, от усталости, но я повернул эту гайку слева направо, тогда как
на водородных баллонах это необходимо делать наоборот. Результат был ужасающий.
Из баллона с шипением вырвался сноп огня, к счастью, направленный не на меня, а
на стену, покрытую метлахской плиткой. Но я огромным усилием заставил себя не
бросить злочастный баллон. Этим же ключом, которым я "сотворил пламя", я
повернул вентиль налево и огонь погас. Помню, как затем я, даже не разбавив
водой, выпил залпом тот спирт, что берёг для электрика, и немедленно ушел из
лаборатории. В другой раз мой ангел-хранитель спас меня от не меньшей неприятности,
угрожающей моей жизни. Во время моей ночной работы я пользовался охладительной
жидкостью, залитой в сосуд Дьюара.
Концентрирующая примеси в этилене адсорбционная колонка после регенерации при
высокотемпературной продувке гелием, закрытая с обеих концов вентилями,
помещалась в эту жидкость для быстрого охлаждения и соответствующего
вакуумирования. У меня за спиной к этому времени были уже сотни таких опытов, и
все мои движения были практически автоматическими. Но в ту ночь, в результате
моего неловкого движения горячая стальную колонка соприкоснулась со стеклянной
стенкой сосуда Дьюара. Раздался оглушительный взрыв, и меня обдало осколками
стекла. К счастью, они не попали в мои глаза, лишь в нескольких местах порезав
моё лицо. Мне просто повезло - на мне не было ни защитных очков, ни специальной
маски, как то предписывали правила техники безопасности.
...Экспериментальную часть диссертации я завершил к сроку. Оставалось лишь
работу написать.
Здесь большую помощь мне оказал Жуховицкий. По его рекомендации я устроился на
работу во Всесоюзный научно-исследовательский институт комплексной автоматизации
нефтяной промышленности (ВНИИКАНефтегаз) старшим научным сотрудником. В
ближайшее время Туркельтауб со своей лабораторией также должен был перейти сюда.
Планировалось создать нечто подобное центру хроматографических исследований со
своими конструкторской и опытно-промышленной базами для создания современных
хроматографических приборов.
Но, к сожалению, этим планам не суждено было реализоваться и во ВНИИКАНефтегазе
продолжал существовать лишь отдел хроматографии с конструкторским уклоном. В
этих условиях для меня, как специалиста в области разработки методов
хроматографического анализа, было мало перспектив для дальнейшей работы. К концу
1964 года я закончил все дела, связанные с оформлением диссертации и сдал ее на
защиту, с нетерпением ожидая своей очереди.
Однако, судьба решила проверить меня ещё раз на прочность. Увы, на этот раз я не
выдержал испытания.
Когда рассказываю об этом случае моим друзьям, то они в один
голос утверждают, что я поступил разумно, поскольку у меня не было выбора. Но
сам я думаю, что это не так.
Защита моей дисертации была назначена на конец мая 1965 года. Накануне заседания
Ученого совета, закончив все технические работы, я собирался было пораньше
покинуть институт нефтехимического синтеза. Но в коридоре института неожиданно
встретился с В.Соколовым. Мы поздоровались. Профессор своим скрипучим голосом
сказал, что знает о моей защите, и даже прочитал автореферат диссертации. Затем
Соколов даже добавил, что моя работа производит хорошее впечатление и он готов
выступить на заседании Учёного совета в мою защиту.
Я был потрясён великодушием и щедростью моего бывшего руководителя, которому я
доставил немало неприятностей. Но Соколов тут же вернул меня из мира небесного в
реальный, попросив подписать всего лишь одну бумагу. Профессор достал из из
своего портфеля несколько листов. Напечатанный там текст гласил, что Мирзаянов
Вил Султанович, в свое время по неопытности и малой осведомленности в научной
литературе написал неправильно об использовании источников автором
многочисленных крупных монографий профессором В.А.Соколовым, о чём теперь
глубоко сожалеет и просит считать эти утверждения не соответствующиими
действительности.
Заявление было адресовано министру геологии. Я посмотрел на шантажиста,
прикинув, как бы мне ударить его так, чтобы не искалечить. Но мне всё же удалось
овладеть собой и даже идиотски спросить, всё ли это. "Да, да, конечно. Вы
знаете, Николай Сергеевич не любит скандалов, а это я могу устроить завтра, если
вы не проявите благоразумие", - заключил он.
Перед моими глазами мгновенно прошла вся моя жизнь, те огромные трудности,
которые я преодолевал, чтобы дойти до одного из решающих моментов моей научной
карьеры. К этому времени я разошёлся с женой и потерял семью. Кто немного знаком
с советской системой науки, тот хорошо представляет, что для любого
исследователя, пусть даже самого талантливого, без официальной учёной степени
дорога в науку была закрыта. Обычно учёные советы, на которых идёт защита
диссертации, судят о качестве работы лишь по официальным отзывам специально
назначенных оппонентов и выступающих по обсуждемой теме. В ученом совете могло
оказаться от силы лишь три-четыре специалиста по существу диссертации, остальные
же полагались на собственную интуицию или на какие-то внешние факторы. При этом
любой отрицательный отзыв или выступление могли провоцировать неблагополучный
результат тайного голосования. Если диссертант не смог набрать требуемых двух
третей голосов присутствующих на заседании совета его членов, то есть
"заваливал" диссертацию, то это лишало его возможности затем защищать свою
работу повторно. К такому человеку навсегда прилеплялся ярлык, свидетельствующий
о его "малой" квалификации, и избавиться от него можно было лишь благодаря
крупному везению.
...Я проявил "благоразумие" и подписал два экземпляра заявления, и почувствовал
себя в этот миг обмазанным с головы до ног несмываемой грязью. Это чувство я не
смог перебороть ни во время самой защиты, ни после неё. Выступление профессора
Соколова, поддержавшего мою работу, произвёло сенсацию...
После объявления результатов голосования я рассказал моим руководителям о своем
падении. Они всячески успокаивали меня, но в душе я себя проклинал и дал клятву
никогда и ни в коем случае не идти на сделку с совестью.